Как-то раз, подружки предложили Кате поехать к одной женщине, по слухам -ясновидящей.

Не то, чтобы Катя жаждала узнать свое будущее, ей, скорее, было интересно взглянуть на такого человека, познакомиться с чем-то новым. Уж такая у Кати натура, открывать новое через собственный опыт. Она с радостью согласилась.

Девчонки добирались больше часа. Найдя нужный адрес на окраине города, уселись на лавку рядом с домишком, в ожидании своей очереди.

Фиксированной платы за прием не было, можно было дать денег столько, сколько не жалко, или вовсе ничего не давать.

Дошла очередь до Кати. Ее встретила пожилая женщина в цветастом ситцевом платье и наброшенном на плечи шерстяном платке. Женщина посмотрела на неё мельком и сказала:

— Учись одеваться в других людей. Иди, зови следующую.

Катя смотрела на неё в недоумении. «Это всё? За этим я сюда ехала?», —  хотела было спросить она, но, почему-то не решилась и вышла раздосадованная напрасно потраченным временем. Девчонки находились в доме минут по 20-30 и выбегали возбужденные, взволнованные, что-то обсуждали. А ей и сказать было нечего.

Шли годы, с тех пор миновало 15 лет. Как ни странно, слова этой женщины время от времени всплывали в Катиной голове, но смысл их был абсолютно не понятен.

Катя успела получить два высших образования, развестись, уехать за тысячу километров от родного города. Жизнь складывалась вполне благополучно, за исключением преследующих ее ночных кошмаров, преимущественно в образе великана с пылающим на голове пламенем. Эти сновидения настолько выматывали Катю, что она решилась на работу с психологом.

Неминуемо всплыл вопрос об отце. Вопрос для Кати был болезненный, неприятный, но без его решения невозможно было двигаться дальше. Катины родители развелись, когда ей было меньше трех лет.  Она не помнила, как отец с ней обращался. Из рассказов мамы, он пил и был настоящим чудовищем, а в Катиных воспоминаниях всплывал только жуткий страх перед этим человеком. Она периодически встречала своего отца. Он женился второй раз, народил еще двух дочек и продолжал выпивать. Катя приезжала к бабушке на денек и там видела его, стараясь не общаться и никак к нему не обращаться. Она не знала, как к нему обращаться, потому что назвать его «отцом» или «папой» у нее не поворачивался язык.

Потихоньку клубок страхов, обид, страданий, таившийся внутри, словно мина замедленного действия, начал распутываться. Сеанс за сеансом, сквозь слезы, агрессию, непонимание, ревность, Катя смогла прийти к прощению и к состраданию. Она смогла поехать к отцу, поговорить с ним, отследить свои реакции и назвать его папой, чувствуя при этом спокойствие и легкость.

Отец и дочь стали созваниваться, общаться, находились темы для разговоров. Она стала видеть в нем проблески человека, а не чудовище, каким он раньше ей представлялся.

Прошло еще несколько лет. Катя приехала проведать маму и решила навестить и папу, он жил в соседнем городе, в 50 км. Отец был ей рад, чувствовалось, что хотел сказать что-то важное, а вокруг толпилось слишком много его родных. Тогда он вызвался отвезти Катю. И вот они, впервые в жизни, в осознанной жизни, когда ей под 40 и ему за 60, остались один на один. Он был абсолютно трезв и вел машину деликатно и медленно, словно хотел растянуть время общения. Он поглядывал на Катю ясными, грустными глазами и говорил, что очень переживает за то, что ничего не смог дать ей в жизни. А она говорила, что он дал ей самое важное — жизнь. Если бы он был другим, и она бы была другой, с другими свойствами и качествами, это была бы другая Катя. Сложилось так, как сложилось. И, слава Богу, мы способны общаться и смотреть друг другу в глаза. Они говорили о жизни, о былых мечтах, о текущих планах, об увлечениях. Было легко и радостно. Рядом с ней находился здравомыслящий, глубокий, осознающий человек.

Они подъехали к маминому дому, мама вышла навстречу и пригласила на чай.

И тут случилось невероятное. Из машины вышел другой человек. Он вел себя как пьяный болван, говорил какие-то несуразные вещи, слегка хамил. Катя от удивления потеряла дар речи. Побыв несколько минут в гостях, папа направился к машине, Катя пошла провожать его, и они вновь оказались вдвоем. И вот перед Катей снова предстал адекватный, здравомыслящий, чуткий человек. Они простились, Катя вернулась в дом.

«Как был всю жизнь дураком, так и остался», — прокомментировала мама и занялась своими делами.

А Катя ушла в свою комнату и пыталась осознать происходящее. Почему-то всплыли из памяти слова той женщины: «Учись одеваться в других». И тут она вдруг поняла смысл этих слов.

Свое постижение невозможно передать словами, раскрыть что-либо человек может только сам. И всё же она попробовала облечь это откровение в слова. «Что же получается, что другие люди — это проекции своих внутренних состояний, искажений восприятия, установок, травм и всего прочего? То есть, мы смотрим на мир и других через свою боль и видим искореженные изображения себя в других, как в кривом зеркале? То есть, если проникаешься истинным состраданием к другому человеку, одеваешься в него, то эта преграда между ним и тобой исчезает, и ты начинаешь видеть реальность, как она есть? А что, если мир и другие люди такие и есть, совершенные? А что, если этот мир только и существует для того, чтобы мы это осознали и начали работу над собой?»

С тех пор Катя больше не считает это явление чудом. Оно повторяется всякий раз, когда она искренне желает узнать, почувствовать и понять другого человека, смотреть не глазами, а открытым сердцем. А, если вдруг, ей кажется что-то некрасивым, недобрым или неправильным, она знает, что это всего лишь тень затаившегося внутри нее самой демона. Придет время, она возьмет светильник и пойдет с ним знакомиться и примиряться.